Андрей Коровин – поэт, организатор Международного научно-творческого симпозиума «Волошинский сентябрь» (в него входят Волошинская премия, литературный конкурс и фестиваль), создатель и многолетний ведущий литературного салона «Булгаковский дом» (Москва). В этом году у него вышел новый, тринадцатый поэтический сборник – «Калимэра». О литературной географии, новом сборнике, любимом кино, читайте в нашем сегодняшнем интервью.
– Андрей, Вы появились на свет в 1971 в Туле. Как она изменилась с тех пор?
– Я родился возле Ясной Поляны, в рабочем посёлке Первомайский. Тулу начал осознавать лет с 14. Я любил и люблю этот город, хотя то, что он производит оружие и живёт этим зловещим ремеслом, вызывало и продолжает вызывать у меня ужас. Наверно, недаром Господь как бы в противовес поселил здесь Льва Толстого, величайшего гуманиста своей эпохи. В моём детстве Тула была маленькой и домашней. В 90-е годы здесь стреляли и взрывали, вечером выходить на улицу было опасно. Потом она начала оживать – всё, о чём мы с коллегами-журналистами и краеведами мечтали, начало постепенно воплощаться в жизнь. Есть проблемы и перекосы. Но жизнь постепенно налаживается, город расцветает. Говорят, стало достаточно рабочих мест и поднялись зарплаты, люди перестали ездить на заработки в Москву. И это хорошо. Однако Тула продолжает оставаться «подмосковным» городом в том смысле, что для самореализации творческие люди продолжают уезжать в Москву, полноценной культурной жизни в городе, по большому счёту, как не было, так и нет. Такое ощущение, что оружейная столица подсознательно сопротивляется окультуриванию, понимая, что оружие и культура – несовместимы.
– Вы относитесь к поколению родившихся в 70-е. Что вас тогда формировало?
– Что только нас не формировало тогда! Пионерия и комсомол – с одной стороны, и авторская песня, и рок – с другой, политподготовка и руководящая роль КПСС – с одной стороны и очевидная неизбежность перемен, желание строить новую свободную страну – с другой. Мы – поколение раскола. Развал СССР, войны в бывших советских республиках, бандитизм 90-х – всё это наша молодость. Много друзей, близких и просто хороших людей мы тогда потеряли. Именно оттуда я вынес понимание того, как важно делать людям добро сегодня, поддерживать их сейчас, не забывать о них после смерти. Понимание ценности каждого человека, его уникальности и беспомощности перед судьбой. 90-е – это как бы моя война, через которую я прошёл, чтобы жить с этим дальше и помнить её уроки.
– Давайте поговорим про последний сборник. Тема Греции в «Калимэре» – ключевая. С чем вы связываете ваш интерес к этой стране?
– Тема Греции, скорее, не ключевая, а сквозная. Все мы – европейцы, вышли из Греции, из пелёнок греческой цивилизации. Мне давно хотелось там побывать, а, побывав, я не мог в эту страну не влюбиться.
– Вы столько всего объездили, об этом говорит география ваших стихотворений. Где вам понравилось еще, помимо Греции?
– В каждом месте я нахожу своё собственное измерение, в котором мне хорошо. Но если говорить более конкретно, то нельзя не вспомнить Грузию – это что-то невероятное по красоте и гостеприимству. Словакия – очень красивая страна, где я мечтал жить в детстве. Украина, которую я считаю фактически родной и где хотел жить в сознательном возрасте. К сожалению, я очень мало пока где успел побывать.
– В ваших стихах, как мне кажется, гипертрофированное внимание к женщинам, они ключевые адресаты ваших творений. Почему?
– Я люблю две вещи на свете – поэзию и прекрасных женщин. Писать стихи о стихах – согласитесь, глупо. Поэтому приходится писать стихи о женщинах.
– Вы в стихах отстаиваете достоинства полигамии. В чем ее преимущества перед моногамией, на ваш взгляд?
– Я никогда не отстаивал в стихах полигамию, я о ней размышлял. Это вечная тема мужских разговоров, анекдотов, шуток и даже преступлений. Любовь безгранична, а ревность убивает. Почему мы не можем побороть ревность и признать верховенство любви? Вот об этом я размышляю, в том числе в своих стихах.
– Кризис с ковидом на вас как-то повлиял? Стали ли вы меньше ездить и больше сидеть дома?
– 2020-й год из-за пандемии был очень странным. Дистанционная работа, рабочий график дежурств, ограничения по выходу из дома и так далее – это опыт, через который проходит почти каждое поколение. Но с нами, со мной это случилось впервые. Оказалось, что человечество настолько беззащитно перед вселенной, что может быть уничтожено одним невидимым вирусом. Это хороший повод пересмотреть свои планы на будущее – и для меня лично, и для всего человечества.
– Что вы особенно цените из написанного?
– Больше всего сейчас мне кажется значимым моя хронологическая трилогия: «Кымбер бымбер», «Голодное ухо», «Калимэра». Дневник поэта, поэтический дневник – назовите, как хотите. Опыт жизни в стихах и через стихи.
– Кого выделяете из современных поэтов?
– Вы знаете, я – поэтический меломан, у каждого поэта нахожу хотя бы одно интересное мне стихотворение. Поэтому составить список интересных поэтов физически невозможно – он растянется на многие страницы.
Обычно я традиционно называю любимых поэтов моего поколения – Александра Кабанова и Марию Ватутину. И всех остальных пишущих, независимо от их отношения ко мне, я тоже нежно люблю.
– Что вас за последнее время в искусстве больше всего поразило?
– Честно говоря, никаких серьёзных потрясений от произведений искусства я давно не получал. Возможно, это возраст, в котором уже сложно чем-то удивить. Все основные открытия совершаются в юности. А может быть, наше искусство слишком традиционно или даже реакционно. Мне не хватает чего-то совершенно нового. Нет новых Маяковских – в поэзии, Филоновых – в живописи, Скрябиных – в музыке, Тарковских – в кино… А может, и есть. Но где они?
– «Каждый хочет остаться в памяти потомков... кто-то одной строкой, хотя бы одной строкой». Какой бы своей строчкой вам хотелось бы остаться в памяти потомков через энное количество лет?
– В русской поэзии и литературе слишком много мрака и мало света. Поэтому я пытаюсь творить из мрака свет. Свет помогает жить – и мне, и окружающим. Пусть от моих стихов останется свет.
– Что вам нравится из советской классики?
– Я никогда не любил советскую литературу. Маяковский, Пастернак, Ахматова, даже Арсений Тарковский для меня – ещё Серебряный век, несмотря на то, что они жили в советскую эпоху. Шестидесятники, самые разные, мне нравятся. Бориса Слуцкого бесконечно люблю, Александра Галича. Леонида Губанова. Но они все по сути антисоветские в своих лучших проявлениях. А вот даже Иосиф Бродский для меня это уже не советский поэт. И многие последующие – несоветские: Бахыт Кенжеев, Алексей Цветков и т.д. Я всё-таки по натуре – не советский человек, не люблю «советского», люблю просто человеческое. Хотя человеческого в «советском», надо признать, было немало. Но два главных и лучших достижения советского строя – бесплатная медицина и бесплатное высшее образование - уничтожены в России, кажется, навсегда.
– В названиях стихов нового сборника много аллюзий к фильмам мировой классики. Если бы я вас попросил назвать с десяток хороших фильмов, по тем или иным причинам близким вам, какие бы вы назвали?
– Кино – ещё одна моя большая любовь. Наверное, в другой жизни я был бы киношником. Я вижу мир кинематографически. И стихи мои тоже кинематографичны, как мне кажется. Мой самый любимый режиссёр – Андрей Тарковский. Люблю французское кино. Итальянское кино 60-х. Увлекался в разное время артхаусом, некоммерческим кино. Я в принципе не люблю перечитывать книги и пересматривать фильмы. Но из тех фильмов, что иногда пересматриваю: «Тот самый Мюнхгаузен» Марка Захарова. «Английский пациент» Энтони Мингелла. «Остров проклятых» Мартина Скорсезе. «Лучшее предложение» Джузеппе Торнаторе. «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика.Люблю фильмы, где много пластов тем и характеров, после которых хочется размышлять и, может быть, даже в чём-то изменяться.
Артем Комаров
Фото из личного архива, используется с разрешения Андрея Коровина
Свежие комментарии